ТЕМА: Некромант

Из-за дел на работе и перехода к рабочему расписанию я сонный и не работающий... Не знаю, сколько я пробуду в таком состоянии, а проявлять активность хочется. Поэтому вот вам один из старых рассказов. Он уже был опубликован на форуме Аэтерна, когда он был ещё не продан известно кому. Рассказ в стиле славянского фентези, но основанный на исторических факторах. Действие происходит во времена христианизации, главный герой - "потомственный" некромант, чьё имя давно забыто, и от него старого остался лишь скелет. В рассказе есть немного гуро, поэтому... Приятного чтения =)
UPD. Исправил переносы, которые остались от копипаста из ворда. Простите соню, пожалуйста...

============================================================================================================

Догорает свеча, отбрасывая блеклые тени на брусчатые стены подземного укрытия. На стенах этих местами проклёвывается мох, у земляного пола брус густо обмазан дёгтем, что б не гнил. В своё время много пришлось за этот дёготь выложить золота… Над входом висит оберег, сделанный из собачьих костей и подковы. В углу слева стоят мои рабочие столы, которые я заботливо отчищал каждый день. Ещё бы, на них же столько клиентов перебывало, хе-хе…
У северной стены, напротив входа, уютно расположилась книжная полка. Древние фолианты на ней почти сгнили, но всё, что мог, я уже выучил… Каких книг там только нет: история, алхимия, психология, механика, пара книг по современной медицине, некромантия, демонология, библия (как-то затесалась… не знаю, как она у меня оказалась, но одно время я ею зачитывался). И завершает весь этот интеллектуальный бедлам книга, написанная на полузабытом языке, название которой я так и не смог перевести. Это книжица одна из новых, поэтому она ещё не пострадала от сырости моего милого жилья…
Рядом с полкой, вкопанная в землю, стоит профессиональная алхимическая установка: три реторты, два перегонных куба разной ёмкости, четыре змеевика различного диаметра, много колб, колбочек, бутылочек… и кучка пустых спиртовок. Где-то в чулане есть ещё пара практически нетронутых спиртовок, но спирт в них выдохся, и пламя они дают слабое…
Да, жалко всё это бросать… Сколько лет я провёл здесь? Десять? Двадцать? От окрестных сёл, в которых объявили на меня охоту, уже не осталось и следа: выжгли всё подчистую разбойники и священники из Церкви. Мол, потонули в грехе, заблудшие овцы, хе-хе…
Пора в путь, сказал я себе. Пора…
Я взял свой посох с древним янтарным камнем, крепко сидящим в гнезде у верхнего конца. Этот посох достался мне от моего учителя, имя которого я забыл по его наставлению… Я запомнил только его Зов: Серебреный волк. Один из величайших мастеров своего дела, с нашествием Христианской веры он укрылся в этой пещере, но своего дела не бросил. Однажды он спас меня, тогда ещё десятилетнего мальца, от крестоносца, что тащил меня в ближайшую часовню на «Божий суд», точнее, на простое сожжение на костре… у меня с тех пор остался лишь серебряный амулетик, который мой учитель называл «крестом Жизни». Я почти ничего не помню из той поры… До этого момента, когда мой учитель на моих глазах расправился с крестоносцем, я не верил в магию. Я верил в меч и стрелу, что пронзает бренную плоть, как нож – свежее мясо…
Сначала я услышал два слова. Они резанули мой слух, заставив ноги обмякнуть… Крестоносец выхватил меч и резко повернулся в сторону звука, отпустив меня, как бесполезный в бою груз. Упав на землю, я еле поднял голову и осмотрелся. Из-за ног крестоносца виднелся худощавый силуэт мужчины в плаще цвета выжженной земли. Он опирался на прямой, расширяющийся кверху посох, и я сумел разглядеть его грустную улыбку, адресованную мне, прежде чем мой тюремщик ринулся на него вскинув огромный, с меня ростом, двуручный меч. Я закрыл глаза, что бы не видеть, как гибнет незнакомец, но в следующий момент я услышал резки вскрик и сквозь закрытые глаза увидел яркую янтарную вспышку, и от страха ещё больше зажмурился.
Заскрипели латы, шлёпнулся обо что-то мягкое клеймор. А я сидел с закрытыми глазами, ожидая вновь почувствовать, как меня поднимает рука в латной рукавице… Но вместо этого ощутил на своём голом плече сухую, как осенняя листва, руку. Я открыл глаза и увидел перед собой того самого мужчину с посохом. Его голову закрывал глубокий капюшон, из-под которого виднелись жидкие до плеч волосы цвета старого пепла. Всё его лицо было изборождено морщинами, но глаза… Они были молодыми, такими тёплыми, что мне вдруг на секунду показалось, что я вижу глаза своего отца…
Старик мягко поднял меня на ноги:
– Как ты, мальчик? Кости не болят?
– Нет, дедушка. – Ответил я.
Старик внимательно оглядел меня с ног до головы, остановив взгляд на моём амулете.
– Ты знаешь, что он значит? – Указал пальцем старик на амулет.
Я помотал головой. Только сейчас я заметил, что в утолщение посоха вставлен янтарь.
Старик задумчиво переводил взгляд с амулета на моё лицо.
– Запомни, – наконец сказал он, – он называется крестом Жизни. И пойдём поскорее отсюда, скоро здесь будут его сослуживцы. – Кивнул старик в сторону крестоносца.
Я наконец смог поглядеть на крестоносца. На моё удивление, его доспехи выглядели ржавыми, а над его неподвижным телом витали мухи. Из кустов к нему тянулась колонна муравьёв. Его страшное оружие лежало рядом, покрытое ошмётками ржавчины.
Я со страхом посмотрел на старика. Тот лишь улыбнулся и совсем не старческим шагом ушёл в лес.
С тех пор я жил у него. Он научил меня многому… На моё удивление он владел мечом, чему научил и меня. Он учил меня понимать разные языки, учил писать, читать и составлять шифры. Позже, лет через пять, он начал учить меня своему ремеслу. Я узнал, как заставить вещи стариться, как правильно сшивать тела, как заставлять их двигаться, как давать им приказы так, что бы они их выполняли правильно. Я учил рецепты зелий омоложения, которыми пользовался Волк. Он предупредил меня, что они дают лишь внутреннюю молодость, при этом делая тебя похожим на глубокого старика. Я с удивлением узнал, что ему всего лишь пятьдесят зим…
Все этим годы он каждую неделю уходил куда-то за продуктами, всегда возвращаясь обратно. Он мне рассказал, что в шестидесяти милях отсюда есть корчма, которой владеет его друг детства по имени Велес, которому Волк доверяет, как самому себе.
Я многому научился. Спустя двадцать зим Серебреный Волк отдал мне свой посох и сказал, что он уходит. Сколько я не пытался его удержать, он не соглашался и молчал. Он готовился к чему-то. А я мучился с неопределённости: за эти двадцать зим он стал мне вторым отцом. В конце концов он откопал в углу справа от входа зеркало и посмотрел в него. Потом дал его мне. Посмотрев в него, я ужаснулся и уронил его, разбив. Волк засмеялся.
– Кого ты увидел, волчонок?
Я с трудом посмотрел на свои ещё тогда молодые руки. Провёл ими по лицу, с трудом осознавая, что со мной случилось.
– Тебя, учитель.
Серебреный Волк усмехнулся.
– Нет, волчонок, ты увидел себя. Ты хоть заметил, что глаза у отражения твои были?
Я с трудом кивнул. Старый некромант грустно вздохнул.
– Правильно, что зеркало разбилось от твоих рук… Теперь ты – мой последователь. И тебе я передаю посох и мой Зов. Ступай, Серебреный Волк. Заверши то, что начал я.
Я хотел сказать, что не знаю, о чём он говорит, но вдруг понял, что если скажу – совру. Ответ я знал.
Бывший Серебреный Волк опустил голову и кряхтя вышел из нашей пещеры. А я стоял на месте и посох мягко бился в моей руке, словно живое существо. Очнувшись, я выбежал наружу, но нашёл у выхода только плащ - последнее, что оставил мне учитель.
С тех пор прошло пятнадцать зим. Книги учителя давно сгнили, а те, которые раздобыл я, были к этому близки. Я стою посреди грота и тихо плачу, смотря на то, что собираюсь оставить.
Сколько ещё проживёт этот грот, прежде чем его найдут святоши и сожгут? Немного… Я уйду – и некому будет поддерживать оберегающие чары, насылающие страх на людей, подошедших слишком близко к гроту.
Повернувшись к выходу, я собирался уйти, но что-то остановило меня. Я простоял ещё несколько минут, но потом обернулся и посмотрел на книги напротив. Моё внимание, как всегда, привлекла та самая книга с непереведённым названием. Может, взять её? А вдруг меня из-за неё поймают? Я посмотрел на тёмное отверстие выхода.
Возьму. Будь что будет.
Поудобнее устроив книгу в заплечном мешке я вышел из грота. Узкий и низкий ход вился недолго: миновав две развилки я вышел наружу.
Светит солнце, но небо опять замолаживает, и дует промозглый ветер. Руку согревает посох, биение которого было лишь ощутимо. За годы жизни с учителем, а потом и без него, я узнал, что все другие люди видят посох иначе: для них он всего лишь расширяющаяся к верху палка, истёртая мозолистой рукой у середины. А руки у меня сейчас стали в точности, как у моего учителя… Сухие, мозолистые и потемневшие, будто от солнца…
Я иду к корчме. Там уже заправляет не Велес, а его сын – Святозор. Святозору не было такого же доверия, как к его почившему отцу, но он знает о Серебреном Волке, точнее, он знает меня…
Охотничья тропинка вьётся среди деревьев, покрытая густой листвой с деревьев. Я ступаю осторожно, будто боюсь нарушить тот таинственный узор, что день за днём лес выкладывает из падающих листьев. Вслушиваясь в песнопения ветра и леса, я духовно сливаюсь с лесом, становлюсь частью того целого, что есть со дня сотворения… Тихий шелест листвы и покачивание ветвей сливаются в едином потоке древней тишины…
Стали попадаться поваленные деревья: сразу видно, кто тут побывал. Эти стволы уже высохли, только не понимаю, почему их до сих пор не оттащили на склад. Я остановился. С приходом Божьей Веры люди стали какими-то ленивыми и забитыми. С тоской смотрю я на поваленные стволы, местами уже жёванные голодными зверьми и понимаю, что моё дело может не завершиться.
Вскоре показалась опушка леса. Я выхожу прямо на вырубку у корчмы: везде лежат ошмётки коры, некоторые уже гнилые, многие ещё свежие. Дальние пеньки, почему-то до сих пор не выкорчёванные, уже покрылись сверху плесенью: несколько недель к ряду идёт противный мелкий дождь и почти нет солнца. Я посмотрел в небо: солнца уже не видно, но тучи какие-то жидкие. Противная погода, даже не для меня…
Опуская взгляд с неба, я заметил вдали до боли знакомые очертания: там строиться церковь. Высокая, много локтей вверх… Много на неё леса уйдёт. А кто жить там будет? Один-два попа и епископ, или как там его? Такие хоромы… Да ещё и вглубь рыть будут. Я ещё не забыл подземную конуру под домом местного «Святого», где я провёл целый месяц…
Вот достроят эту церквушку, выкопают под ней целый дом, и будут туда таскать молоденьких «ведьм» со всей округи… Ведьма не бывает молодой. Молодой бывает чародейка или колдунья, но они никогда не попадутся: чародейка голову заморочит двумя-тремя словами, колдунья бадьёй прикинется или одной из кошек – и ищи-свищи. И что в результате? А в результате недели пыток, издевательств, ради двух слов невинной жертвы: «я виновна». А потом ночь перед костром… Я слышал звуки, доносившиеся из коморки одной такой обречённой. Только повзрослев, я начал понимать, что с ней там делали.
Вот тебе и Христианство… Вот тебе и «святые инквизиторы» и «умение вытягивать правду».
С нарастающей болью в некромантском сердце я подошёл к дверям корчмы. Со дня смерти Велеса тут всё сильно изменилось… Святозор, лишившись твёрдой руки отца, спустил рукава. Брусчатые стены потемнели, из щелей торчит влажный мох. То тут, то там, можно заметить шевелящиеся усики мухоловок, мелькнувшего таракана или просто валяющийся мышиный хвост – остаток короткого пиршества местного кота по кличке Бармаглот. Здоровый русый котяра, ростом с дворового пса, он остаётся единственным работающим существом в корчме.
Массивная дверь поддалась с трудом. После пасмурной, но более-менее светлой просеки корчма выглядит кельёй затворника. Недельная пыль лежит повсюду, кое-где сквозь неё проглядывают следы хозяина. В дальнем углу свалены мётлы, вёдра, коромысла, на некоторых столах стоят пивные кружки и немытые тарелки, над которыми уже кружатся мухи. Сразу видно, что в таверну никто не заходил недели две…
Только где Святозор?
Кричать я не хочу. Пройдусь, значит…
Светлица хозяина корчмы находится где-то напротив входа, под лестницей на второй этаж… Насколько я помню. Осторожно, что бы не поднять пыль со столов, я пошёл меж столов и лавок. Только сейчас заметил: мебель стоит как-то криво… Будто её сдвигали и забыли, как она была расставлена.
Грудь сжало нехорошее предчувствие, посох мягко забился в моей руке. Я замедлил шаг, но к двери в светлицу всё-таки подошёл.
Дверь выглядит ухоженной… По крайней мере ручка не пыльная. Ею пользуются…
Набравшись смелости, я постучал в дверь. В тишине что-то заскрипело и по сторону двери раздался тихий стон.
– Входи, открыто. – Сказал Святозор. Я узнаю его голос…

Открывая дверь, я заметил, что за мной следит из угла кот Бармаглот. Хитро щуря глаза, он сидел неподвижно и величаво, как настоящий Киевский барин. Я остановился.
Бармаглот коротко мяукнул и вальяжной походкой прошёл в хозяйскую комнату. Прежде чем пойти вслед за котом, я оглянулся. Кроме столов ещё что-то очень настораживало меня, но я не мог понять что…
Светлица была пыльной и неухоженной, но пыли было намного меньше, чем в зале. На полу было мало следов, и почти все они были разной давности. Многие из них не доходили даже до двери… Я осторожно, стараясь не наступить на мешавшегося под ногами кота, прошёл в светлицу.
Святозор сидел на стуле у окна и смотрел куда-то вдаль. Сидел сгорбившись, как никогда бы не сел его отец.
Кровать не застелена.
На столе кавардак.
И на стенах не было идолов: их заменили три христианских иконы.
Святозор, тяжело вздохнув, повернулся ко мне. Его лицо было оплывшим, под глазами синели мешки, сами глаза были покрыты вздувшимися каппилярами, отчего выглядели красными. Старая, ещё славянская рубаха, была истрёпана и грязна, а на штаны лучше было не смотреть. Волосы, сальные и грязные, тускло отражали жалкие крохи света, пробивавшиеся сквозь редкие чистые пятна на стекле.
– Здравствуй, Волк. – Святозор протянул руку. Кожа его на ощупь была скользкой и ничуть не твёрдой. Какая-то мягкость и покорность в рукопожатии… совсем не славянская.
– Здрав будь, Святозор.
Не дожидаясь жеста-приглашения, я присел на табурет у стола, не отпуская посоха. Жирные мухи, питавшиеся остатками недавней трапезы, даже не шелохнулись. Бармаглот тут же запрыгнул ко мне на колени, молча, будто так и надо было.
Некоторое время мы со Святозором сидели молча, глядя друг другу в глаза. Он долго не выдержал и встал со словами:
– Тут я кое-что приберёг по твоей просьбе. Погодь, достану…
Я напрягся. Только учитель мог его попросить об этом. Я напряг дарёную память и вспомнил, что учитель просил «приберечь» ещё Велеса. Но что? Это я не помню.
Наглый кот попытался улечься калачом на моих коленях, но из-за размера грохнулся на пол, подняв облако пыли. Я рассмеялся и словил обиженный взгляд кота.
– Я не виноват, что ты так вымахал. – Сказал я с улыбкой. Кот сделал большие глаза и снова запрыгнул на мои колени. Полумёртвая плоть моего тела почти не чувствовала веса кота, но ещё работающие мускулы потяжелели.
На этот раз Бармаглот не стал пытаться ложится калачом, а лёг прямо, лицом ко мне. Его хитрые глаза будто говорили: «На этот раз я не упаду». Я с улыбкой почесал ему за ухом. Кот заурчал.
Скрипнула дверь и в светлицу вошёл Святозор, неся в руках стальную шкатулку.
– Вот, хранил в сухом месте под балкой, как и просил. – Протянул он мне свою ношу.
Шкатулка оказалась довольно тяжёлой. Повертев её, я еле нашёл маленькую замочную скважину, прикрытую овальной пластиной. Я пару секунд смотрел на неё, прежде чем вспомнил, что у меня есть несколько ключей, оставленных мне вместе с плащом. Я извлёк небольшую их связку из внутреннего кармана и стал искать нужный ключ. Святозор, кряхтя и хромая (странно… я это только что заметил) вышел из комнаты.
Нужный ключ нашёлся быстро: он был единственным в связке настолько маленького размера. От шкатулки веяло чем-то затхлым, но в то же время в ней чувствовалось биение жизни. Дно шкатулки было тёплым.
Осторожно, стараясь не сломать ключ, я вставил его в скважину и повернул. Замок оказался довольно тугим, и, не будь я некромантом, покрылся бы холодным потом. Щелчок показался мне долгожданной песней волхвов на капище Перуна…
Кот зашевелился. Я кинул на него нервный взгляд и случайно взглянул ему в глаза. В этот момент я увидел…

Они пришли утром, по росе. Святозор стоял у крыльца, подметая бревенчатый настил. Хоть их было видно издалека, но Святозор их заметил только, когда услышал поскрипывание лат крестоносцев.
Их было пятеро. Трое рыцарей, монах в грязно-серой рясе и инквизитор, в белой накидке поверх кольчуги. За спиной у каждого рыцаря был клеймор, на поясе инквизитора висели кнут и шипованая булава, монах был безоружен и бережно нёс в руках толстую книгу. Книга была золочёной, красиво оформленная драгоценными камнями. Сразу видно – библия.
Святозор прервал работу и уставился на нежеланных гостей угрюмым взглядом. Инквизитор поднял руку и его свита чуть отстала, разойдясь полукругом за его спиной.
– Почему не здороваешься, Святозор? – Ухмыльнулся инквизитор.
– Не твоё дело, Дробот. – Прошипел хозяин корчмы.
Инквизитор усмехнулся.
– Не Дробот, а его Святейшество Диодот. Понял?!
– Не быть тебе святым. Ты стольких людей угробил…
Дробот покраснел.
– А вот сейчас мы посмотрим, быть мне святым или нет.
Махнув рукой, инквизитор прошёл в корчму. Святозор плюнул и бросил метлу, поймав сожалеющий взгляд кота Бармаглота, сидевшего под крышей. Только зрачки блестели.
– Чего смотришь? – Шикнул на кота корчмарь. – Не показывайся им. Потом Волку всё покажешь.
И погрозив коту кулаком пошёл вслед за «гостями».
Бармаглот проводил его взглядом и ещё долго сидел в своём укрытии, слушая, как избивают хозяина и ищут его, Бармаглота. Потом, не найдя кота, они стали выпытывать у хозяина, знает ли он, где прячется Серебряный волк. Когда всё стихло, кот своими тропами прошёлся по немногим закоулкам корчмы, отыскивая, где спрятались незваные гости.

Я сидел, сжимая в руке теплую шкатулку.
Инквизитор здесь. И кто? Один из десятников дружины! Дробот! Он давно был на подозрении учителя… Но что бы инквизитором…
Кот сидел с усталым лицом на моих коленях: контакт со мной не прошёл для него бесследно. Скольких жизней он лишился, ради того, что бы показать мне всё это? Одной? Трёх? Его взгляд стал мутным, но огоньки древней, ещё божественной жизни играли в глазах умного кота.
Я погладил его, строя в голове план.
Сначала – шкатулка.
Я вытащил ключ и повесил его обратно на связку. Связку положил на место. Шкатулка теплела в моих руках, словно была живой. Дрожащими руками я открыл крышку…
В шкатулке лежал крест Жизни. Такого же размера, что и у меня, только из метеоритного стекла… да ещё и на бечёвке. На обычной бечёвке.
А под амулетом – кусочек коры. Тёплый. Едва прикоснувшись к нему, я услышал в голове голос учителя. Он пронёсся в моей голове, оставив лишь память из образов…
Кусочек коры рассыпался в прах. Я одел учительский крест Жизни вместе со своим и положил шкатулку в нижний внутренний карман. Кот спрыгнул с моих коленей и быстро исчез в проёме двери, где тут же появился Святозор. По моему взгляду он понял, что я всё знаю и кивнул, после чего ушёл в сторону укрытия своих мучителей. Я последовал за ним.
Святозор постучал в дверь чулана два раза, сделал паузу, потом ещё два раза. Дверь открылась и появились они. Запылённые, злые. Увидев меня, Дробот испуганно закричал «Некромант!» и указал на меня. Я же в свою очередь узнал его, того самого доносчика инквизиции, который доложил на меня, тогда ещё мальчика…
Гнев вспыхнул во мне и я выхватил клинок.
Монах стал быстро читать молитву, трое рыцарей ринулись на меня, подняв оружие. Я шагнул им навстречу, рассыпавшись роем шершней и оказался за их спинами. Взмах – и голова одного рыцаря полетела на пол. Сзади их доспехи оказались незащищёнными. Двое оставшихся рыцарей повернулись ко мне. Воздух прорезали слова Языка Древних, посох вздрогнул – и один рыцарь упал с громким скрипом, с его доспехов осыпались хлопья ржавчины, а клеймор развалился, ударившись о пол.
Третий рыцарь сделал шаг назад, задрожав от страха. Я поднял клинок для удара, но меня опередил Святозор: голова крестоносца неестественно дёрнулась и из-под шлема вылезло остриё меча, разбрызгивая кровь.
Сбоку послышался испуганный крик: это монах ринулся на меня, занеся над головой драгоценный фолиант. Я повернулся, занося клинок…
Из-под моих ног метнулся навстречу монаху Бармаглот и в прыжке повалил его на пол, вцепившись в шею. Брызнула кровь, монах дёрнулся и хрипя мгновенно затих.
Дробот вжался в угол, забыл про булаву и дрожал. По его щекам текли слёзы. Увидев, что остался один, он заверещал, прикрыв голову. Святозор занёс меч, чтобы убить инквизитора, но я остановил его, глазами указав на выход.
– Уходи, – сказал я, – дальше моё дело.
Увидев блеск мести в моих глазах корчмарь коротко кивнул и ушёл в светлицу. Я стоял, слушая тихий вой с виду жалкого Святейшества в углу.
Захлопнулась дверь светлицы. Я скосил глаза: Святозор стоял в отцовском наряде сотника. Он кивнул мне и хромающей походкой вышел из корчмы.
Я посмотрел на кота. Он сидел у трупа монаха с гордым видом, говоря мне глазами, что теперь от меня не отстанет. Я грустно улыбнулся: будет так. Бармаглот важной барской походкой вышел на крыльцо. Сквозь просвет двери было заметно, как он сел у двери.
Дробот от верещания перешёл к тихому плачу. Я сел напротив, смотря на него.
– Что ты… ты хочешь? – Тихо простонал инквизитор. Я усмехнулся.
– Твоей смерти, десятник Дробот. За то, что сдавал, что бы выжить самому.
– Я не мог иначе…
Стон опят переходил в верещание.
– Ты мог… Взять в руки меч или лук, как это делали другие. Не ври самому себе. Это худшая ложь, которую может позволить себе славянин.
– Я не славянин. – Выдал инквизитор.
Я поднял брови. Инквизитор осмелился взглянуть на меня, но тут же опустил глаза.
– А кто ты? – Усмехнулся я.
– Я… христианин.
Слово прозвучало, как удар кнутом.
Вот как…
Я встал. Инквизитор ещё больше подобрал под себя ноги и заверещал.
– Вот ты и умрёшь, как истинный христианин. Мучительно и медленно. – Сказал я, поглаживая посох.
Инквизитор вскочил, выхватив булаву и ринулся на меня с истошным криком, но я роем шершней кинулся ему в лицо. Он закричал и упал на пол, тщетно отмахиваясь булавой от насекомых, жалящих ему лицо и руки.
Я почувствовал, что один из шершней погиб и быстро возник на соседнем столе. Болел палец на ноге… Теперь там будет не хватать плоти.
Плевать.
Инквизитор выронил из распухшей руки булаву и плакал, боясь дотронутся до лица. Рядом с его головой просматривались останки шершня, случайно размазанного по полу.
Оставить его так? Нет… Такие люди живучие.
Я сошёл на пол. Дробот выглядел жалко, но я всё равно сжал посох, произнося слова Тленного проклятия. Мягкое зелёное сияние окутало тело Дробота, скулящего от боли и страха. В этот момент его мясо начало гнить заживо, в нём зашевелились черви и зародыши жуков, стремительно растущих в питательной, ещё живой плоти. Дробот сначала притих, но потом заорал и начал рвать на себе плащ, тщетно пытаясь добраться до мест, где трупные насекомые уже начали свою работу. Я специально не стал вкладывать в проклятие достаточной силы для быстрого разложения…
Под крики и вопли бывшего десятника я вышел из корчмы. Бармаглот преданно заглянул в мои глаза, выставив хвост трубой. Я тяжело вздохнул и закрыл дверь, приглушив истерические вопли инквизитора.
Сквозь тучи проглянуло солнце. Тёплое, не яркое. Я сошёл с крыльца и посмотрел в небо. Одно дело сделано. Одно из многих, что ещё предстоит.
И я отмстил за предательство… После стольких лет… Отомстил. Вопреки канонам.
Ну и пусть… Я готов выдержать откат за проклятие.
Нежно сжав посох, я ушёл навстречу живящему ветру.

Светило солнце, набравшее к вечеру силу. В пустой корчме роились над трупами мухи, в воздухе стоял тошнотворный запах. Казалось, лежащие здесь тела пробыли тут уже несколько недель… но нет, с момента последней стычки, отгремевшей здесь, прошло всего несколько часов… на столах, мимо которых шли инквизиторы, чтобы найти адское отродье, кота Бармаглота и таинственного чёрного колдуна, виднелись следы от плащей и латных перчаток.
Время шло. Его было слишком мало.